Сон, фантазия, детская мечта, в которой ангелы играют в солдатики. Даниэле Финци Паска поставил «Аиду» в Мариинском театре.
Неизвестно, ходил ли Валерий Гергиев в цирк Дю Солей на шоу Corteo. Смотрел ли «Донку» на прошлом Чеховском фестивале, видел ли раньше «Дождь» и «Туман». Но худрук «Мариинки» понял главное - клоун Даниэле Финци Паска умеет обживать любое пространство: цирковое, сценическое, уличное. Площадка Концертного зала мало подходит для оперных спектаклей, там нет ни кулис, ни занавеса, сцена открыта круговому обзору, как в цирке. Мало кто из постановщиков умеет решать подобные пространственные задачи. Паска может, это его стихия. По периметру расставлены скамьи для хора и солистов: они присаживаются на скамеечки, когда оказываются свободны от сценического труда и наблюдают за происходящим. Тем самым Паска сразу же задает режим: «наблюдаемые – наблюдатели». Паска предлагает всем поиграть в театр: это сообщает представлению некую спонтанность, импровизационность, присущую, скорее, ренессансным спектаклям шекспировской поры, когда театр не прикидывался подобием жизни, но, напротив, сугубо подчеркивал свою условность.
Паска, как настоящий креатор, строит свой театральный мир, и этот мир – добр и дружелюбен. Здесь летают ангелы, крутят колесо акробаты, а визуальный образ спектакля лепится из тишины, из сновидений, из детской мечты. Однако «Аида», написанная Верди по заказу, к открытию Суэцкого канала (каирская премьера состоялась 24 декабря 1871 года) –на первый взгляд, материал, поэтическому дарованию Паски вовсе не подходящий. Характеры сродни античным: они цельны, монолитны, как глыбы, и несут одну, генеральную идею. Громовой пафос шествий, торжественная победная поступь воинских маршей, сумрачная мощь хоров и духоподъемных апофеозов – всё работает на идею «большой оперы». Было очень интересно, как Паска справится со всем этим эффектным, броским великолепием. А он и не собирался с этим справляться: просто «снял» его – и создал свою собственную сказку, лишенную какого бы то ни было пафоса.
Гергиев в оркестровой яме строил свою «сказку», и она была совершенно отлична от той, что развивалась на сцене. Его оркестр гремел и грохотал, мощно, ярко, устремлено. И в этом Гергиева поддержали солисты. Особенно хороша была Екатерина Семенчук - Амнерис. Ее глубокие грудные низы были бесподобны, заставляя вспомнить уникальный тембр Образцовой в ее лучшие годы. Ее верха - сильны и ярки. Твердый характер истинной примадонны позволял ей без видимых усилий воплотиться в образ царственной Амнерис. На наших глазах созрела оперная актриса мирового класса.
А зрелище получилось совсем непафосным: ни танцев, ни шествий, ни балета. Вместо победных процессий – один акробат, вписанный в обруч, крутился-вертелся, как волчок, под звуки знаменитого Марша из «Аиды». Ни грамма пустыни: песок появляется лишь однажды, он пересыпается внутри стеклянных рамок в руках «пленного войска эфиопов». Нет ни сфинксов, ни пирамид, ни пальм, ни опахал. Над головой Амнерис реют и свиваются легкие, воздушные ткани; она одета в белое платье, а девушки из свиты появляются в шляпках чеховской поры. Фараоново войско – всего лишь маленькие плоские деревянные фигурки игрушечных солдатиков, расставленные красивыми рядами на планшете сцены. В самом начале выходит Амнерис и небрежно поддевает одного из них носком туфли – фигурки рушатся друг на друга с сухим дробным стуком. А потом люди из хора сложат солдатиков в большие заплечные сумки и унесут прочь.
В финале, когда на замурованных в склепе Радамеса и Аиду опускается тяжелый, глухой короб, происходит примирение всех со всеми. И это то, что хотел донести режиссер в «Аиде», не похожей ни на какую другую «Аиду» в мире.
