Учитель Медведенко кусает Треплева, доктор Дорн танцует под Сальваторе Адамо, а режиссер Юрий Бутусов стреляется прямо на сцене. В «Сатириконе» озоруют с Чеховым.
Вот тебе и театр
Представьте, что банда комедиантов репетирует «Чайку»: при этом каждый исполнитель стремится урвать себе кусочек монолога Треплева, хоть чуть-чуть побыть Заречной или Аркадиной. Ну, или просто громко спеть и отвязно станцевать. Во главе банды – сам Костя Треплев, то есть режиссер Юрий Бутусов.
В первом акте он рвет декорации к треплевскому спектаклю -- ватман, на котором тушью нарисовано озеро с чайками, солнце и слово «Нина». Во втором пляшет тарантеллу, в третьем выводит на заборе граффити: «У», потом «Х», потом перечеркивает «Х» палочкой – получается «УЖО». И длинная красная линия – вроде как кардиограмма сегодняшнего театра: сначала она идет зубцами, потом почти прямо. В начале четвертого акта режиссер попробует застрелиться.
Словно у Кая в «Снежной королеве», в глазу Юрия Бутусова сидит осколок: любую пьесу он воспринимает как трагифарс. Год назад Бутусов поставил в МХТ «Иванова», которого играли задом наперед, причем в конце каждой сцены герой пускал себе пулю в лоб. Придумано было отлично, а вот с исполнением сошлось не вполне: у режиссера и мхатовских артистов оказались разные группы крови.
В «Сатириконе», на сцене которого Бутусов ставил и «Макбетта» Ионеско, и «Ричарда III», и «Короля Лира» (в "Лире" и "Ричарде" Константин Райкин сыграл, может быть, лучшие свои роли), его понимают с полуслова. В «Чайке» он нашел своего двойника: Треплева играет Тимофей Трибунцев – небритый очкарик в клетчатой рубашке, вечный подросток, некстати декламирующий стихи Бродского. В особо патетических местах (скажем, после провала треплевского спектакля) на сцену выскакивает сам Бутусов. Так неистово танцевать, хрипло голосить и будоражить зрителя актерам и не снилось. Вы театра захотели? Вот вам и театр – нате-ка, выкусите!
Ужо!
Поначалу эта «Чайка» действует очень сильно. В подчеркнуто условном пространстве, куда поселил чеховских персонажей давний соавтор Бутусова, художник Александр Шишкин, актеры существуют в такт глумливому маршу Фаустаса Латенаса -- в любой момент готовы выпрыгнуть из этого сюжета и разыграть новый.
По бокам игровое пространство обрамляют два гримировальных столика. На сцене – деревянные кресты с цветными лампочками, дверной проем, условно отделяющий дом от сада; рама с клочками разодранного в начале «колдовского озера». Огромный стол завален бутафорскими цветами и фруктами, на полу разбросаны тазы для варенья – хозяйство занимает здешних обитателей куда меньше, чем театр.
Рыжая, похожая на пиросманиевскую Маргариту Нина (Агриппина Стеклова) не так уж юна и нежна. Ей куда заманчивее дразнить Трезора, чем целоваться с Треплевым. Актер Антон Кузнецов бегает на четвереньках, лает и сходу превращается в учителя Медведенко. В полусобачьем обличьи жадно пристает к Маше (Марьяна Спивак). А та, тоже как-то по-звериному тянется к Треплеву. И тогда Трезор-Медведенко бросается на Костю. «Мы купаться пойдем», -- кричит Маша, раздирая этот рычащий клубок и уволакивая Медведенко…
Метаморфозы происходят и с прочими персонажами. Бессловесная пара: он – с голым торсом, она – величественная и элегантная, заботливо натягивающая на него свитер, оказывается вовсе не Тригориным с Аркадиной, а Шамраевым с Полиной Андреевной, причем сиплого шута Шамраева играет все тот же Антон Кузнецов (в финале ему же достанется один из монологов Треплева). А играющая Полину Лика Нифонтова то и дело примеривается к образу Аркадиной. В большинстве же сцен роли Аркадиной и Тригорина нарочно отданы слишком молодым и от того не похожим на привычных чеховских героев Полине Райкиной и Денису Суханову.
Выход каждого персонажа превращен в «антре», каждому дан свой «звездный номер». «Ирочка!» -- вопит влюбленный в Аркадину Шамраев, норовя выскочить в исподнем и показать фокус. В белоснежном костюме, под белым зонтиком, на белых санях (это летом-то!) выезжает Сорин (Владимир Большов). Доктор Дорн (Артем Осипов) распевает итальянскую арию, а потом принимается танцевать на столе под «Томбе ля неже» -- и тут уж на сцену выскакивают все, включая режиссера Бутусова, задающего происходящему какой-то зашкаливающий градус.
Реаниматор
Персонажи двоятся и троятся, фарс норовит превратиться в хоррор: стоит Тригорину поцеловать Нину и упомянуть про «сюжет для небольшого рассказа», как из-за бумажных обрывков «озера» начинает выползать разная нечисть вроде Треплева, загримированного под Аркадину, или «подселенной» режиссером к чеховским героям Девушки (роль Марины Дровосековой так и названа в программке – «Девушка»), оказывающейся двойником то Маши, то Аркадиной, но всегда готовой вцепиться Нине в волосы. Финал второго чеховского акта повторяется раза четыре: в мозгу Тригорина мелькает не один «сюжет для небольшого рассказа», а несколько. Строго говоря, того, что напридумано в спектакле, тоже хватило бы не на одну «Чайку», а на все четыре.
Кардиограмма современного театра близка к кардиограмме мертвеца, чтобы оживить его, все средства хороши. Вот что отчаянно пытается донести до нас режиссер Бутусов. И он, конечно, прав. Но смешав все театральные стили и жанры, марш Фаустаса Латенаса с шансоном, японскую мелодию с музыкой цыган, он добивается того, что его талантливый замысел тонет в куче разных придумок. Спектакль сочинен с треплевской одержимостью. Может, теперь стоит вообразить себя рациональным Тригориным и убрать лишнее.
