Американский писатель Филип Рот в этом году не получил Нобелевскую премию, хотя его имя неизменно упоминают, когда перечисляют возможных кандидатов. У нас продолжают переводить его романы, чередуя совсем свежие с давними. «Другая жизнь» -- как раз из числа его классических текстов.
Варианты «другой жизни» проигрывают для своих героев все авторы. Многие уведомляют об этих альтернативных судьбах читателя. И только Филип Рот так ловко перемешивает «настоящее» и «возможное», что его «Другая жизнь» уже стала классическим примером постмодернистского романа. Сначала для одного из главных героев, стоматолога Генри, «варианты» представляются вполне традиционно: у него есть жена Кэрол, ассистентка Венди и возлюбленная Мария. С каждой из этих женщин он мог бы прожить «другую» жизнь. Его болезнь и последовавшая за лечением импотенция тоже предоставили как минимум два варианта дальнейших событий. Генри мог либо сделать опасную операцию, либо оставить все, как есть и страдать от невозможности любовного разнообразия: «Пока он обладал потенцией, жизнь его не давала трещину — он прекрасно лавировал между рутиной обыденности и табу. Но без потенции он считал себя приговоренным к жизни в броне, где все вопросы решены раз и навсегда».
Но вся эта круговерть решений оказывается лишь прологом к дальнейшему театральному действу. «На сцену» выходит сам Натан Цукерман, давний персонаж Филипа Рота, тоже писатель, своего рода альтер эго автора. В первой части романа Натан оплакивает своего брата, но уже во второй летит в Израиль, чтобы навестить внезапно воскресшего Генри. Теперь автор сполна реализует другую возможность, что было бы, если б Генри не умер после операции, а вдруг решил бы оставить семью и отправиться на поиски новой судьбы. Вдоволь порассуждав о комплексах неполноценности американских евреев, автор усаживает своего героя в самолет, аккурат рядом с террористом-самоучкой. Добропорядочного Цукермана обвиняют в сообщничестве, полдороги он проводит голышом и в наручниках. Однако, костюм, который он потом надевает, оказывается вовсе не его, а его брата.
Повествование продолжается так, как будто с самого начала «пациентом» с прихотливым любовным рисунком был не Генри, а Натан. Мария теперь – возлюбленная Цукермана, а история об операции Генри, рассказанная в первой части -- не более чем художественный вымысел, начало новой книги. Теперь уже сам Натан, лишенный плотских утех, развивает навыки интеллектуальной чувственности. Вместе с Марией он предается беседам, а наивысшего удовлетворения они достигают, читая вслух «Семейное счастье» Толстого.
Любовь без секса, еврейство без Израиля, жизнь без удовольствий, -- это еще не полный перечень парадоксов, преподнесенных в «Другой жизни». Обо всем этом в романе говорят долго и подробно, -- зачастую интересно лишь для истинных поклонников творчества Филипа Рота. Для остальных не прекращается кутерьма с переодеваниями и переменами участи, объявляемыми в каждой новой части, словно перемена блюд, -- она и двигает сюжет вперед. Автор заставляет свое альтер эго, Натана Цукермана, испытать «на собственной шкуре» все то, что писатели придумывают для терпеливых персонажей. Задача для самого Филипа Рота – не потерять ритм повествования, сохранить нужный градус серьезности, в общем, скомпоновать такой роман, который позволит поддержать статус одного из главных американских писателей.
Филип Рот. Другая жизнь / Перевод с английского Юлии Шор. СПб: Амфора, 2010
