Дебаты вокруг регулирования психологической деятельности обнажают острый конфликт между потребностями рынка и требованиями к качеству услуг, уверен член Российской ассоциации политконсультантов, руководитель агентства «Стратагема» Роман Черёмухин.
Законопроект, требующий от психологов высшего профильного образования и трехлетнего стажа, встречает серьезное сопротивление со стороны профессионального сообщества. Основной аргумент оппонентов - существование большого числа квалифицированных специалистов, которые получили профессию благодаря переподготовке. По последним подсчетам, это порядка 25-30 тысяч человек. Стоит ли привлекать этих людей в качестве профессиональных психологов, насколько они могут быть полезны и как минимизировать возникающие проблемы. Вопросов возникает много, поэтому Роман Черёмухин постарался выделить пять, которые являются наиболее актуальными на данный момент.
К кому придут в первую очередь?
Даже в своей семье мы не готовы делиться проблемами и искать вместе выход. Для многих такие разговоры являются красной линией, перейти за которую означает показать свою слабость и неспособность найти выход самостоятельно. Именно поэтому чаще всего узел затягивается до крайности. Вспомним школьных психологов, которых вряд ли можно назвать настоящими медиаторами и экспертами по психологической помощи. Поэтому даже те, кто осознает необходимость психологической консультации, не всегда готов доверить свои проблемы молодой девушке с дипломом и необходимым трехлетним стажем. И вчерашние защитники, и родители трудных подростков, и разнервничавшиеся перед экзаменами школьники, скорее всего, будут искать специалиста с опытом, пусть даже и жизненным, а не профессиональным.
Как работать?
О том, что спрос на психологические услуги вырастет, все чаще говорят в контексте завершения боевых действий и грядущего возвращения участников СВО домой. Помнится, недавно интернет облетела памятка о том, как члены семьи должны общаться с мужчинами, вернувшимися из зоны боевых действий. Там было о том, что нельзя подходить к ним со спины, лучше обращаться тихим голосом, хорошенько подумать перед тем, как к ним прикасаться. Эту попытку, хотя над ней и пытались смеяться, можно назвать важным шагом на пути возвращения к мирной жизни. Сам по себе данный процесс серьезный и долгий, он не ограничивается только борьбой с последствиями посттравматического стрессового расстройства, но и подразумевает буквально постепенно перерождение человека, который постепенно открывает себя заново, учиться жить с грузом прошлого и смотреть в будущее.
Кто придет на помощь?
Ужесточение требований к психологам в этой ситуации может привести к дефициту специалистов и вытеснению части профессионалов в тень. И эти теневые эксперты могут пользоваться повышенным спросом, если у них получится решать проблемы. Понятно, что в тень уйдут и их налоги, что вряд ли понравится бюджету. А то, что психологи нам необходимы подтверждают не только новости о разработки планов, связанных с окончанием СВО, но и многочисленные случаи школьного буллинга, громкие истории о нестандартных (читай: экстремально жестоких) методах воспитания в семьях, регулярные всплески школьного суицида в сезон ЕГЭ и других экзаменов. Россияне постепенно приходят к мысли, что есть проблемы, с которыми невозможно справиться в одиночку. Школьные психологи зачастую играют роль сборщиков информации о политических настроениях учеников и их родителей. Но психологическая помощь все равно необходима, чтобы люди элементарно не зацикливались на своих проблемах и не оставались с ними один на один.
Готовы ли сами психологи?
Работать со сложными случаями – настоящий подвиг и огромная ответственность. Вряд ли многие их тех, кто выбирает психологию в качестве дополнительного образования, готов не просто погружаться в чужие проблемы, но и рисковать карьерой и жизнью. Ведь куда проще использовать полученные знания, работая в сфере HR или PR, общаясь с соискателями или выстраивая рабочую атмосферу в коллективе, чем отвечать за человека, который не может сдерживать агрессию по отношению к близким, или ребенка, готовящего месть ненавистным одноклассникам. Стоит признать, что у нас не было организовано никакой помощи участникам войны в Афганистане и Чечне, многие из которых так и не смогли найти место в нормальной жизни или проявляли свои самые худшие стороны. Работа предстоит большая, но пока нет ясности, кто займется ей добровольно: заставлять помогать в данном случае – преступно.
А может, гадалка?
В битве психологов и тарологов-экстрасенсов-гадалок пока побеждают вторые. В 2024 году на психологическую помощь наши соотечественники потратили порядка 3 млрд рублей, а вот рынок оккультных услуг достиг фантастической планки в 2,4 трлн рублей, что фактически равно тратам на еду. Эти цифры свидетельствуют о том, что любой слепой гадалке россияне доверяют чуть ли не в 20 раз больше чем психологу. И дело не в том, что им доверяют и видят положительный результат от их работы. Конечно, свою роль играет сарафанное радио. Но и общая обстановка, точнее установка на то, что гадалки – они свои, родные, а психологи – это все заокеанское, от лукавого, вносит ненужную смуту. Чтобы исправить ситуацию, необходимо заработать доверие и доказать, что опытный психолог может дать реальную дорожную карту, хотя это потребует и работы над собой, и сил проговорить все, что накопилось годами, и мужественного анализа собственного поведения. Согласитесь, получить заговоренный камень или посыпать солью все углы в доме, гораздо проще.
